Сочинение: И. С. Тургенев «Дворянское гнездо»
Сочинение: И. С. Тургенев «Дворянское гнездо»
И. С.
Тургенев «Дворянское гнездо»
Работу выполнил
Соболев Антон Андреевич
Почему
избранное именно это произведение? Да потому что этот роман – самый
тургеневский. Необыкновенно чистый роман. Если есть в мире книги, очищающие и
возвышающие душу, то «Дворянское гнездо» к ним относиться в первую очередь.
И сейчас, как
150 лет назад, люди страстно хотят счастья. Ну, если не всеобщего, то хотя бы
своего индивидуального счастья. А оно (счастье) всё чаше и чаше ускользает, и
не помогают при этом не деньки, ни удовольствие, не путешествия, не красивые и
модные вещи. Как говориться « Всё есть кроме счастья». Между тем все уже давно
знают умом (да и подсознательно тоже), что счастье – в человеческих отношениях.
Не ужели так просто?
Нет, если
хотите, отношения между людьми – самое сложное во Вселенной. Печальнее всего
то, что этому надо учиться, и учёба эта очень тяжёлая. Не все могут решиться на
труд, а многие сходят с дистанции. Как же учиться «воспитанию чувств»? Читать
умные не лёгкие книги. Ни кинофильм, не дружеские беседы, ни лекции – ничто не
заменяет отобранную (из пяти тысяч – одну) книгу. Кто экономит время на чтении,
тот экономит на своей жизни.
Роман о Лизе
Калитиной и Фёдоре Ивановиче Лаврецком – это повествование о сияющий чистоте
отношений, благородстве помыслов, соединённых с раздумьями о служение Росси –
своей Отчизне. Но роман реалистический – здесь есть и не симпатичные автору
персонажей, есть не последовательность действий – как в самой жизни.
Не забываемо описана
возникновения и восхождения глубочайшего чувства двух одинаково смышляющих
существ. Летняя звёздная ночь, усадьба, музыка … Нет, не стоит это всё
переписывать за Ивана Сергеевича. И такой печальный, полный безысходности
финал. То, что «Дворянское гнездо» - шедевр из шедевров – видели все – и
русская читающая публика второй половине века, и Европа, и Америка – Генри
Джеймс, например.
Роман
создавался не сколько месяцев, начиная с середины июля с 1858 года, когда
писатель приехал в Спасское – Лутовиново, до середины декабря того же года,
когда в Петербурге им были внесены последьнии исправления. Но замысел
произведения, по собственному признанию Тургенева, относиться к 1956 году. Всё
это время Тургенев жил в Риме, где, по словам писателя, заставили его первые
вести о намерении правительства освободить крестьян. Вести эти горячо встречены
соотечественниками, находившиеся тогда в Риме вместе с Тургеневым – устраивали
сходки, произносили речи, обсуждалась идея создания специального журнала для
освещения важнейших сторон «жизненного вопроса».
Напряжённая
работа с «Дворянским гнездом» началась после возвращения писателя на Родину, в
спокойной обстановке, в Спасском. Но и предшествующий период, насыщенный
разнообразными впечатлениями, - частые переезды в новые места, встречи с
многими людьми, беседы с Черкасским, Боткиным, Анненковым, Герценом, с другими
современниками, олицетворявшими мысль и дух века; размышления о событиях,
происходивших в русской общественной жизни, о развёртывавшей подготовки к
освобождению крестьян, о роли дворянства в этом процессе, - был периодом
интенсивного накопления материала и вынашивания основных образов и идей романа.
П.В. Анненков,
встречавшийся с Тургеневым весной 1858 года в Дрездене, так характеризует в
своих воспоминаниях этот этап, весьма знаменательный в истории создания романа:
«Дворянское гнездо» зрело в уме Тургенева … Тургенев обладал способностью в
частых и продолжительных своих переездах обдумывать нити будущих своих
рассказов, так же точно, как создавать сцены и намечать подробности описаний,
не прерывая горячих бесед кругом себя и часто участвуя в них весьма деятельно».
М. Е. Салтыков
– Щедрин в письме к В. П. Анненкову от 3 февраля 1859 года высказывал
впечатления о романе тотчас после прочтения «Дворянского гнезда» : «Я давно не
был так потрясён» - признаётся автор письма, глубоко взволнованный «светлой
поэзией, разлитой в каждом звуке этого романа». «Да и что можно сказать вообще
о всех произведения Тургенева? То ли, что после прочтения их легко дышится,
легко верится, тепло чувствуется? Что осушаешь явственно, как нравственный
уровень в тебе поднимается, что мысленно благословляешь и любишь автора? Но
видь это будет только общие места, а это, именно это впечатление оставляет
после себя эти прозрачные, будто сотканные из воздуха эти образы, это начало
любви и света, во всякой стране бьющие живым ключом…»
Слова классика
лучше всего подтверждает мелодичная и чистая, как музыка, элегическая проза
Тургенева:
«…» А Лаврецкий
вернулся в дом, вошёл в столовую приблизился к фортепиано и коснулся одной из
клавиш; Раздался слабый, но чистый звук и тайно задрожал у него в сердце: этой
нотой начиналась вдохновенная мелодия, которой, давно тому назад, в ту же самую
счастливую ночь, Лемм, покойный Лемм, привёл его в такой восторг. Потом
Лаврецкий перешёл в гостиную и долго не выходил из неё: в этой комнате, где он
так часто видал Лизу, живее возникал перед ним её образ; ему казалось, что он
чувствовал вокруг себя следы её присутствия; но грусть о ней была томительна и
не легка: в ней не было тишины, навеваемой смерть. Лиза ещё жила где то глухо,
далек; он думал о ней, как о живой, и не узнавал девушки, им некогда любимой, в
том смутном, бледном признаке, облачённом в монашескую одежду, окружённым
дымными волнами ладана. Лаврецкий сам бы себя не узнал, если б мог так
взглянуть на себя, как он мысленно взглянул на Лизу. В течение этих восьми лет
совершился, наконец, перелом в его жизни, тот перелом, которого многие не
испытывают, но без которого нельзя остаться порядочным человеком до конца; он
действительно перестал думать о собственном счастье, о своекорыстных целях. Он
утих и – к чему таить правду? – постарел не одним лицом и телом, постарел
душою; сохранить до старости сердце молодым, как говорят иные, и трудно и почти
смешно; тот уже может быть доволен, кто не
утратил веры в добро, постоянства воли, охоты к деятельности. Лаврецкий
имел право быть довольным: он сделался действительно хорошим хозяином,
действительно научился пахать землю и трудился не для одного себя; он,
насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян.
Лаврецкий вышёл
из дома в сад, сел на знакомой ему скамейке – и на этом дорогом месте, перед
лицом того дама, где он в последний раз напрасно простирал свои руки к
заветному кубку, в котором кипит и играет золотое вино наслажденья, - он,
одинокий, бездомный странник, под долетавшие до него весёлые клики уже
заменившего его молодого поколения, оглянулся на свою молодую жизнь. Грустно
стало ему на сердце, но не тяжело и не прискорбно: сожалеть ему было не отчем,
стыдиться – нечего. «Играйте, веселитесь, растите, молодые силы, - думал он, и
не было горечи в его думах, - жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить: вам
не придётся, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди
мрака; мы хлопотали о том, как бы уцелеть – и сколько из нас не уцелело! – а
вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет
с вами. А мне, после сегодняшнего дня, после этих ощущений, остается дать вам
последний поклон – и, хотя с печалью, но без зависти, без всяких тёмных чувств,
сказать, в виду конца, в виду ожидающего бога: «Здравствуй одинокая старость!
Догорай, бесполезная жизнь!»
Список
литературы
Ю. А. Абрамов,
В. Н. Демин. «Сто Великих книг»
|
