Доклад: Поэзия Высоцкого

Доклад: Поэзия Высоцкого

Поэзия Высоцкого

Случилось так, что свой путь к аудитории Владимир Высоцкий проложил сам, вне принятых и литературе обычаев. Слишком многие каноны «вступления в профессию» (если поэзию считать профессией) Высоцким были нарушены. Первые робкие строки, неизбежное вмешательство первого редактора, первая тоненькая книжечка с чьим - либо благословляющим напутствием — ничего этого у него не было. Никто из маститых его не опекал, никто не вводил как начинающего в круг профессионалов и не предоставлял ему прав литератора. Когда к Высоцкому пришло ощущение собственной зрелости, двусмысленность такого положения в литературе стала очевидной, ибо оно решительно не соответствовало массовому признанию. Высоцкий не мог, не желал с этим смириться и, как теперь всем ясно, был прав. Смириться — означало признать свое поэтическое слово и свою работу «вне закона» на той земле, которую он до боли любил и отклик которой постоянно слышал,

На многомиллионную аудиторию обрушился шквал не слыханных ранее песен. Голос был яростной силы, неотшлифованный, вишенный благостности. Был совсем непривычен интонационный склад песен—речь принадлежала то явно автору, то явно меняла свой характер, выражая чью-то совсем другую судьбу, которую поэт безо всяких усилий брал на себя. Этот голос (и говор) то доносился буквально с сегодняшней улицы, то заставлял вспоминать о сказителях и о народном эпосе. Благодаря магнитофонным лентам песни Высоцкого стали принадлежностью современного быта. При том голос поэта жил на удивление свободно в разных временах, будто для него не было ни прошлого, ни будущего, только настоящее расширялось бесконечно. Он мог вплотную приблизить годы ушедшей в историю войны и заставить их пережить, а мог создать реальную картину того, чего в реальности вообще не существует, но—как знать…      

Кроме голоса было еще лицо. Оно очень изменилось с годами. Лицо мальчика, а потом вдруг, как-то сразу,—мужа, мужчины. Говорят: после сорока человек сам отвечает за свое лицо. Что-то дает природа, но потом внутренняя жизнь, как скульптор, лепит облик изнутри. Образ жизни Высоцкого определялся прежде всего невероятным напряжением творческой работы и полнотой душевной отдачи. И лицо его отразило именно это—постоянную сосредоточенность работающего человека. Ничего лишнего, ничего актерского, никакого «грима». Публичность не приводила к развязной позе, не ослепляла. Напротив, удивительной была его постоянная собранность и почти невероятная зоркость взгляда.

Известно, что сборник «Нерв», хоть и вышел уже двумя изданиями, многими переписывался от руки, не только в глухих места страны, но и в Москве и Ленинграде. Эту книгу можно было купить за валюту в «Березке», за рубежом (оттуда она к нам нередко и попадала), но ни часу она не лежала на книжном прилавке. Стихи Высоцкого были недоступны тем, кто не умеет, не хочет или не может пользоваться изощренными способами сегодняшнего «приобретательства». Не будем преувеличивать и материальных возможностей рядового, нормального человека — пятьдесят рублей он не может вынуть из кармана, как один рубль. Так человек (читатель!) сторонится «черного рынка», будучи совестлив, как правило. Так вот, этому контингенту читателей стихи Высоцкого до последнего времени были недоступны. Естественному желанию знать бесхозяйственность ставила препоны.

С другой стороны, — не будем скрывать -  есть люди, воспринимающие поэзию Высоцкого как некое вторжение в отечественную словесность. На этот счет выработано немало доводов, которые мне кажется неуместным здесь оспаривать. Как ни странно, чаще всего за ними стоят мотивы предельно элементарные — боязнь за свой служебный стул (если речь идет о публикации), комплекс самоутверждения, перекрывающий иные качества характера, и, в любом случае, нежелание знать, как-то расширить свое представление о поэзии и ее связях с жизнью. Высоцкому сопротивляется не культура, а ее отсутствие, то есть бескультурье.

И оказывается, таким образом, что противники Высоцкого гораздо теснее связаны с теми, кого сам поэт называл «психопатами», «кликушами». Но если таковые были при жизни поэта, вряд ли исчезли и теперь. Пустота души всегда чем-то заполняется. Враждебность ли это по отношению к поэту или взнервленная атмосфера поклонения — и то и другое есть искусственное, подлинной культуре не только чуждое явление, но иногда и опасное, ибо потенциально разрушительное. Когда человек, в силу ли возраста или иных индивидуальных причин, ищет дурмана (бессознательно боясь трезвости и самостоятельности), тут самое желанное — кумир, идол.

Его стремление петь много, долго, петь для всех и всюду, объяснялось, мне кажется, не только свойствами темперамента. Даже от тех поэтов, одновременно с которыми он в шестидесятые годы вышел на подмостки, он отличался индивидуальным ощущением именно массовости аудитории. И сохранял это навсегда. В этом отношении другие менялись, он — нет.  Не всякий поэт ставит своей задачей во что бы то ни стало достучаться до сознания многих и таким образом их, многих, объединить. Само наличие слушателя-собеседника далеко не всегда, не во все времена для поэта есть осуществленный факт.

Слово Высоцкого было вызвано к жизни чувством доверия к людям, непосредственно к ним было обращено и потому лишено какой бы то ни было усложненности или изысканности. Простота его слов очевидна. Но у этой простоты своя сложность. При публикации она выказывает себя.

С обескураживающей простотой, которую лишь ребенку прощают, Высоцкий в стихах говорил то, что думал. Между его личными мыслями и словами, которые всем слышны, не было различия. Поэтому нет в его стихах фальши и двусмысленностей. Поэзия Высоцкого прямодушна. Это ее характер, ее природа. При всем естественном разнообразим понимания правды следует все же сказать, что поэт писал правду и выступал против лжи. Что же странного тогда в массовом отклике поэту? Когда люди к правде тянутся, учатся ее различать и обдумывать, когда именно ее, пусть суровую и беспокойную, они предпочитают, — это говорит лишь о нравственном здоровье людей, о том, что души их не загублены и совесть жива. Нужно ли подчеркивать, насколько это важно сегодня?

Простота поэзии Высоцкого несет в себе еще и другой смысл. Он более всего ценил живую, разговорную человеческую речь, которая по сравнению с литературной, то есть письменной, тоже  по-своему проста. Эта частная (не общая), повседневная, массовая  речь становилась основным поэтическим материалом и отстаивала себя и свое значение. Последнее я подчеркиваю, потому что под напором всякого рода газетных штампов, канцеляризмов, умножаемых средствами массовой коммуникации, язык, которым пользуется народ в своем обиходе, хоть и охраняет себя, но и подлежит охране — как живой способ общение, как явление природы.

Когда стихи Высоцкого видишь на бумаге, их можно обдумать и рассмотреть. По-новому открывается способ работы поэта. Пользуясь чаще всего разговорной речью, Высоцкий располагает слова и фразы с тем умом и расчетом, с какими когда-то клали деревянные дома — и в деревне, и в городе. Когда на строгом учете было каждое бревно и каждый крепкий гвоздь, когда неожиданная асимметрия если и возникала, то по живой — творческой — прихоти строителя, когда воздуху давался ход во всякое дерево, чтобы оно не гнило, не задыхалось, но дышало, по-своему продолжало жить — не в лесу, но в человеческом строении, в доме. Эту ладную ручную работу, достойную мужа, мужчины, уважающего себя и свое дело, — одно удовольствие рассматривать в поэтических текстах Высоцкого.

Стихи Высоцкого как бы «успокаиваются» на бумаге. Слово дает себя разглядеть в разных связях—со звуком, со смыслом, с другими словами-соседями. В звучащей песне оно выплескивалось из всех пределов, а став напечатанным, являет свою дисциплину и неожиданный, достаточно строгий нрав.

Наверно, кому-то будет мешать память о его голосе — он неизбежно озвучивает многие строфы. Но  эта память скорее помогает, дает новый объем восприятию, толкает к сопоставлениям.

Стихотворение «Когда я отпою и отыграю...» не стало песней. С подмостков Высоцкий его не читал. В рабочем блокноте оно— рядом с песней к фильму «Единственная дорога». Один из образов даже повторяется в двух разных текстах, но лишь один текст стал песней. Стихи остались в архиве. По содержанию они связаны с «Памятником», написанным в те же годы, и на эту связь хочется обратить внимание. Поэт обдумывает не столько реальность своего конца, но свое поведение, так сказать, а присутствие смерти (или даже после нее?), и это поведение динамично. Элегический, меланхолический тон — это Высоцкому чуждо. Он бросает смерти вызов и верит в свою победу. Нет, он не предается мыслям о бессмертии поэзии, о собственных заслугах и тому подобном. Победа, о которой он пишет, стоит нечеловеческих усилии, и их, собственно, и перечисляет автор. Он их будто планирует, фиксируя необходимую их последовательность. «Посажен на литую цепь почета» — это действие принадлежит не ему, и ему оно враждебно.

Поэт ни от чего не бережет себя, не прячется, не уклоняется. Он может молчать, но говорит «за всех», нарушая немоту других. Люди ходят просто по земле—«поэты ходят пятками по лезвию ножа». Это поэтический образ, но и буквальное, повседневное состояние души.

Один из постоянных мотивов Высоцкого — осмысление отчаяния. Именно так: осмысление и преодоление. Разные смысловые полюсы слова «отчаяние» определяют одно из самых блестящих поэтических исследований Высоцкого — «Охоту на волков».

«Охота на волков» вызывает длинный и сложный ряд ассоциаций. Освободиться от них — значит обеднить собственное понимание поэзии и той переклички, которая всегда звучит в поэтическом хоре эпохи. Высоцкий «влезает» в чужую шкуру, чтобы перевести в поэтический образ неукротимое стремление преодолеть преграду, запрет, мету, то есть границу возможного. Он, как всегда, доводит психологическое напряжение ситуации до предела и — выводит за этот, казавшийся установленным, предел. То же самое и в «Горизонте». Раздвинуть горизонт—это воспринимается не как азарт игры, но как чья-то коллективная, к поэту обращенная просьба, которую нельзя не выполнить, потому то выполняется она для других. И итог победы останется многим.

Последние свои стихи («И снизу лед, и сверху…») он оставил Марине Влади, уезжая из Парижа весной 1980 года. Прощался и, кажется, предвидел—навсегда. Двенадцать лет они были вместе. Над второй строкой последней строфы им было вписано: «двенадцать лет». В стихах сплетены и друг от друга неотделимы любовь, благодарность любимой женщине, сознание выполненного долга перед людьми. Но кажется, самое главное тут — вера в возвращение к людям, в свою от них неотделимость. Высоцкий свято верил в человека. Для него слова «долг», «совесть», «любовь», «друг» наполнялись, высочайшим духовным смыслом. Ему было что спеть, что сказать людям.

Высоцкий всегда отталкивается от конкретного факта, но потом идет к необычайной метафорической насыщенности стиха. Его стихи нередко бывают связаны метафорами, как хорошим креплением, в котором не так просто развязать все узлы. Прост факт—человек, стоя на берегу, наблюдает беспокойное торе: «Штормит весь вечер...» Или—корабль сел на мель, команда его покинула. Или еще проще—картошка гниет на полях, ее некому убирать. Поэт оживляет, по-своему воодушевляет любой факт, дает ему выговориться. Корабль у него кричит, убеждает, просит, как человек, попавший в беду. Свою обиду, брошенность, надежду он выражает так, что в нас вызывает способность откликнуться. А это немало.

И он спорил, боролся за справедливость, ненавидел мещанство, беспощадно бичевал недостатки. “Он импровизировал, увлекался, преувеличивал, был дерзок и насмешлив, дразнил и разоблачал, одобрял и поддерживал”, - говорил Р.Рождественский.

И, наконец, последнее. Поэзия Высоцкого разнообразна по темам, содержанию, жанрам, способам обработки материала. Одно в ней постоянно — она песенна по своей природе, оттого так естественно и часто в песню и устремлялась, ее лад искала и находила.

С большим поэтом, даже если он ошибается или преувеличивает, нет желании спорить. К нему лучше прислушаться.

При подготовке данной работы были использованы материалы с сайта http://www.studentu.ru